Свято-Никольский храм

Храм святителя Николая на братском кладбище Севастополя

Побывав в городе, отец Иоанн Кронштадский отправился на сторону Северную, где располагалось увенчанное дивным храмом братское кладбище. На нем обрели вечный покой около сорока тысяч человек. Страшно сказать - это население современного города.

В период обороны Севастополя 1854-1855 годов, когда в осажденной части города слышался беспрерывный гул канонады, неслись по всем направлениям тысячи снарядов, раздавались победные клики, стоны и вопли раненых и умирающих, - в это время на Северной стороне все было сравнительно тихо и мирно. Лишь изредка, не причинив никому вреда, залетало сюда случайно пущенное неприятелем ядро. Но зато только здесь, на Северной стороне, можно было с достоверностью судить, скольким героям стоил жизни день войны. Сюда свозили всех убитых и умерших от ран. Здесь их ждали уже готовые тесные и мрачные могилы.

Старики рассказывают, как ежедневно, во все время 11-месячной осады, убитых солдат привозили на берег бухты. Здесь они лежали рядами, с последним даром товарищей в руках - восков свечой...

У чугунных ворот кладбища группу людей во главе с отцом Иоанном встретили две черные пушки - грозные свидетели осады Севастополя. Кладбище в это осеннее время года издали казалось большим разноцветным ковром. Живописный же ковер величественно венчал светлый храм - верный страж последнего убежища павших героев. Этот храм, посвященный святителю Николаю, стоял на самом возвышенном месте холма и был окружен невысокой шестигранной оградой. Сооружен он в 1870 году, по желанию императора Александра II. Английские орудия, симметрично расставленные на южной стороне площадки, невольно вызывали в воображении недалекие военные времена.

Вместе с тем отцу Иоанну с этой площадки открылись живописнейшие картины Севастополя и окрестностей. Над темными водами Севастопольской бухты одно над другим возвышались изящные, всевозможной архитектуры здания. Во главе их стоял величественный Свято-Владимирский собор. Море было покрыто десятками больших и малых судов, мимо которых, распустив паруса, как стаи чаек, мелькали в различных направлениях красивые ялики. С правой стороны виднелся Херсонесский монастырь, маяк и безбрежное море. В стороне левой возвышался залитый кровью героев легендарный Малахов курган. И только где-то вдалеке, в синеве неба, темными громадами вырисовывались Крымские горы, за которыми в этот момент тихо и мирно покоилось тело в Бозе почившего императора.

Первым делом отец Иоанн конечно же посетил храм, влекущий к себе особой необычностью. Дело в том, что это был единственный в мире храм в виде большой усеченной пирамиды с большим, в три сажени, гранитным крестом наверху. По четырем сторонам храма на двухсаженном расстоянии от земли в стены были вделаны огромные мраморные плиты. На них подробно обозначены: названия дивизии, полков, флотских экипажей, время их участия в Крымской войне и общая потеря людей. Так, с 5 по 27 августа 1855 года Ладожский полк 4-й пехотной дивизии потерял 924 человека, а полк Муромский за 3 летних месяца обороны - 2371 солдата. Здесь и в наши дни обозначены имена погибших воинов, стекавшихся для защиты отечества, судя по надписям, со всех уголков необъятной Руси.

С западной стороны в храм вели литые из мед двери, над которыми находился большой мозаичный образ 'Спаситель Благословляющий'. Внутреннее устройство храма пленяло утонченным изяществом и великолепием. Над мраморными полосами разнообразных цветов располагались во всю длину стен храма траурные доски. На них золотыми буквами начертаны имена и фамилии убитых за время защиты Севастополя адмиралов, генералов и офицеров, всего 881 человек.

'Нет худа без добра', - гласит русская поговорка. То же сказал и диакон, водивший отца Иоанна по храму.

-Десять лет назад, - рассказывал он, - прекрасная живопись нашего храма от сырости подверглась сильной порче. Тогда посетивший братское кладбище император Александр III, царствие ему небесное, повелел заменить фрески мозаикой, представляющей их точную копию. Эту работу выполнил в Венеции сам Антонио Сальвиати, после чего интерьеры храма стали еще великолепнее. - С работами этого мастера нас уже успели по-акомить в Ливадии и Ореанде, - вступил в разговор отец Иоанн. - Сия итальянская фабрика поистине творит чудеса.

- Говоря о чудесах, хотелось бы, батюшка казать вам хранящуюся у нас в алтаре икону.

Прошедшему за иконостас кронштадтскому гостю бережно протянули образ Христа Спасителя.

Благоговейно приняв икону, батюшка прочитал помещенную на ней надпись: '1885 года, июня 10 разорвавшеюся в доме неприятельскою 7-ми пудовою бомбою, все украшения, риза и рама уничтожены в прах, а изображение Спасителя осталось невредимо'.

После посещения храма отцу Иоанну предложили показать последнее пристанище павших героев - братское кладбище. Это взялся сделать кладбищенский смотритель - пожилой офицер, участвовавший некогда в обороне города.

Вместо прежних деревянных крестов на кладбище теперь были сооружены разнообразные и оригинальные памятники. Одни из них имели вид гробницы, другие напоминали пирамиду, на третьих стоял исполинский каменный крест, а некоторые могилы были просто обложены плитами.

Акация, миндаль, сирень, каштаны и туи густо обступили со всех сторон могилы героев. Проходя по чистым, усыпанным морским песком дорожкам, кронштадтские гости всюду встречали длинные ряды громадных братских могил. Между ними стояли сотни одиночных памятников героям.

Грандиозная могила графа Тотлебена, колонна с бюстом адмирала Спицына, мозаичный образ Архангела Михаила на памятнике градоначальника Кумани, часовня на могиле князя Горчакова, а также скромно приютившиеся могилки юноши и младенца, убитых на 16-м и 5-м годах жизни, - вот примеры рукотворной дани потомков героям бесстрашно защищавшим Отчизну, и невинным жертвам обороны Севастополя.

Очередное посещение братских могил оживило в старом воине печальные воспоминания и переживания той страшной войны. Ими, потревожившими грубый рубец в его сердце, он не смог не поделиться с добрым и беспредельно располагающим к себе пастырем.

'В те годы, - начал он свой рассказ, - солдат шел пешком из Твери и Казани, Владимира и Брянска, неся на широкой спине свой ранец и свое тульское ружье, пожевывая черный сухарь. Приходил и умирал, безбоязненно и безмолвно, не выдавая своей земли, своей чести, своей веры в русскую силу. Задавленный превосходством оружия со стороны врага, которым была едва не вся Европа, русский солдат смело глядел в глаза их силе и смело отвечал своим двухрублевым туляком штуцерам Минье.

Оторванные прямо от сох, еще не стряхнувшие с себя запах овинов, сохранив растрепанные бороды и свою медвежью походку, они бежали десятками тысяч из каждой губернии, с родными топорами за поясом и с медным крестом на шапке. Не зная совсем причины войны, не зная хорошенько имени врага, русские мужики бежали схватиться с ним с воодушевлением крестоносцев, почитая себя истинно крестоносцами. С этими топорами, купленными на каком-нибудь нижегородском базаре, бросались, не раздумывая, на шестиствольный револьвер и жерла пушек; и русские бороды, топоры, кресты - ложились, как подкошенная трава.

Мы бежали на врага-грабителя, а нас ждал вор, называющийся родным именем и не прячущийся ни в какую засаду, - вор, который систематически крал у раненого повязку, крал кусок хлеба у обессиленного боем, крал клочки сена даже у скота. Нам нечего скрывать нашей язвы, которую само правительство и открыло, и покарало.

Сознание этой глубокой, смертельно опасной гангрены и стало спасением для России...

А я возвращаюсь к старому только потому, что память о нем еще свежа у людей. Война как будто прошла только вчера, и свидетели тщетного геройства нашего воина не могут скоро простить тем нечестивцам, которые, находясь в тылу, уничтожали все плоды этого геройства своей бессовестностью и алчностью. Грустно и трудно передать все позорные рассказы о закулисной стороне той великой войны.

В иностранных газетах о месте и способе высадки у нас неприятеля писали несколько месяцев кряду, а в Крыму смеялись над всяким подобным известием, как над хвастливою уткою газет. Больно за то, что смеялись не жители, а те, кто их оберегали. Старое выражение: 'шапками закидаем' казалось несокрушимым символом веры.

Дня за два до высадки приезжал в Евпаторию начальник местный и ободрял жителей, уверяя их что все слухи - ложь. Говорил, чтоб они разбирали свои уложенные пожитки и спали спокойно Начальнику тому сделали блистательный прием пировали с ним на бульваре, жгли на радостях фейерверк; а англичане издали любовались праздником в свои телескопы, да заряжали понемножку орудия. Через несколько дней тот начальник-ободритель первым бежал из города с полицией, жандармами и чиновниками. А провожали его плач и крик бедных жителей, думавших, что он оставляет их на жертву туркам.

Накануне первой высадки неприятеля главнокомандующий был в отряде, который принял на себя первый удар противника, и уверял, что ничего не будет. Однако высадка произошла...

Одним прекрасным утром будят хозяина дома и говорят, что у сада собралось много людей. Хозяин спешно выходит и видит в версте от дома тысяч двадцать неприятелей. Он тотчас отправляет семейство, а сам верхом мчится в отряд, донести о случившемся. Но ему не верят! Говорят, что сам князь был и ничего не сказал. А корабли неприятеля между тем высаживали десант.

Севастополь был укреплен только с моря, со стороны же суши он даже не был окопан. Двинь французы и англичане прямо на город, окончили бы кампанию очень быстро. И тут случилось небывалое! Им, привыкшим уважать всякое дело и готовиться к нему основательно, разумеется, и в голову не могла прийти мысль о такой баснословной беспечности с нашей стороны. Они же думали, что мы ожидаем войны. Войны, с такими могущественными противниками, как они. Поэтому отсутствие наружных приготовлений к защите и кажущееся отсутствие войска в Русской стране, гордившейся двумя миллионами солдат, внушило неприятелю особенную осторожность. На каждом шагу они ждали подвоха, боясь попасть в какую-нибудь хитрую западню.

Севастополь, прошумевший славою своей неприступности по всей Европе, этот черноморский Гибралтар, вдруг лежит перед ними, открытый со всех сторон, как мирная ферма. Поневоле здесь самый опытный и решительный полководец призадумается прежде чем сунется в столь заманчивое место'.

- Это его татары обманули, кругом обвели, - дал волю чувствам стоящий рядом старый солдат, - а когда бы он пошел сюда, на Северную, так всех бы нас, как баранов, живьем побрал. Враг мины боялся, оттого и не пошел сразу в город. Стал строить батареи. И мы тоже себе стали строить. Он насыплет, - и мы насыплем, он ров - и мы ров; так и стоим друг против дружки. Потом уж он стал палить... У нас все один бьется, пока не упадет, а у них все свежие: один отошел, другого пускают.

Поняв, что поступил не совсем тактично, старый солдат замолчал и виновато опустил голову. Отставной офицер продолжил: 'Тяжелее всего вспоминать другое, как бесконечные обозы везли раненых в Бахчисарай и Симферополь, а армии нигде не было. В сараях, на голой земле, вповалку лежали смертельно раненые. Солома была тогда роскошью для всех. В непролазной грязи стояли или ползли подводы, в которых люди с оторванными пуками, с простреленной грудью, с размозженными головами, лежали почти друг на друге, без крыши и подстилки, истекая кровью. Некормленные волы и надорванные клячи лежали в грязи, а неоплаченные и тоже голодные погонщики с суровым равнодушием стаскивали с воза скончавшихся во время пути солдат и оставляли их прямо на дороге...'.

- Да, - вступил в разговор отец Иоанн, - не может настоящий христианин забыть такого, как не может забыть и Голгофу с Крестной смертью Самого Христа, как не может забыть и многочисленные мученичества страстотерпцев христовых. Недаром знак Креста и распятие стали символами христианства. Христианская жизнь, скажу я вам, далеко не идиллия, а скорее, драма и нередко трагедия, и не может она не быть таковой. Не может, потому что жизнь есть борьба.

- Но где же тогда сила слов: 'Иго Мое благо, и бремя Мое легко'?

- Слова эти, конечно, никогда не теряют силы, но она не только в сладости впервые узренного света, не только в радости первой духовной встречи со Христом или с одним из Его светлых посланцев, но и в муках самой жестокой борьбы за свет, а главное - в Воскресении Господнем, в котором залог окончательной победы над всяким злом.

Из книги 'Святой Иоанн Кронштадский в Крыму'. Протоирей Валентин Ромушин. 2005.